И ДОКТОР ШЕЛ НА ПОМОЩЬ ЛЮДЯМ
Все дальше год с той черной датой,
Все меньше нас - уходим в быль.
Как безымянные солдаты,
Над кем лишь холмик и ковыль.
Горит ЧАЭС, сей мирный атом -
Союз науки и труда -
Мы, прозревая, крыли матом,
Всего не ведая тогда
Как не прозреть? Вдруг столько света.
Смертельный свет! Смертельный свет!
И тени ядерного лета
На тыщи лет, на тыщи лет...
Это лишь отрывок из большого стихотворения Евгения Дворянчикова. Жени Дворянчикова, врача и поэта, которого я знаю много лет. И в жизни, и в стихах он всегда прямолинеен, всегда рубит, как говорится, правду-матку любому в лоб. И закадычному другу, и высокопоставленной особе, и... Нет, больным, которых лечит, он говорит спокойные, ободряющие слова. Самому мне у него лечиться, слава Богу, не приходилось, а вот от других отзывы о Жене слышал прямо восторженные.
- Недавно на приеме у него был, - рассказывал давным-давно ветеран войны, тоже поэт Михаил Антонович Федченко, - какой внимательный доктор! И через несколько дней нашел меня, поинтересовался, как у меня дела идут с болезнью. И советов целую кучу дал.
И от других тоже слышал немало лестных отзывов о докторе Дворянчикове. Радовался за него, ведь хвалили не просто врача, а знакомого мне человека, коллегу по перу, чьи стихи приходилось не раз читать.
О том, что Женя тоже побывал в зоне чернобыльского бедствия, я узнал на митинге в день одной из очередных дат той страшной катастрофы. У Вечного огня в центре города собрались тогда ликвидаторы, жители Макеевки. В первом ряду стояли матери, жены и дети умерших чернобыльцев. Они держали в руках портреты тех, кого уже нет. Выступил на митинге и Евгений. Он читал стихи, рожденные в его сердце после пребывания там, где шло сражение со смертью. Каждое его слово било в цель, жгло душу, заставляло сжимать зубы. А женщины в черных платочках и с теми портретами в руках плакали и не вытирали слез...
В тот день мы поговорили с ним. Вернее, говорил только он. Вовсю ругал крепкими словами чиновников разных мастей и уровней, которые тогда скрывали от ликвидаторов дозы получаемого ими облучения, не умели правильно организовать эвакуацию и спасение людей из сел зараженной зоны, и особенно тех «вождей», которые 1 мая 1986 года вывели население Киева на демонстрацию.
- Людей на демонстрацию вывели, а сами, гады, свои семьи вывезли в первую очередь, - возмущался он.
Ну что тут скажешь? Дворянчиков есть Дворянчиков. Что думает, то и говорит.
Потом, в 2002 году, в газете «Купеческий вестник» прочитал его «Записки врача-чернобыльца», опубликованные в четырех номерах подряд. Ух, как зло писал он о тех чиновниках и партократах. И с какой болью о людях, попавших в беду в те дни! Особенно о беспомощных стариках и женщинах с детьми. И теперь мне нет надобности расспрашивать Евгения о том, что он видел, что пережил в тот трагический май 1986 года, когда с большой группой медиков области побывал там, в Полесском районе, где ему пришлось участвовать в эвакуации тех самых забытых стариков и женщин. Лучше приведу несколько отрывков из этих «Записок...», из которых читателю все будет понятно. Вот эти отрывки:
«Что касалось индивидуальных средств защиты, то оказалось, что государство было совершенно не готово к защите своих граждан. Так, например, маски-«лепестки» через час-два работы выходили из строя и у тех немногих, у кого они были, висели на шее, как балласт... Это была не бравада. Просто маски-«лепестки» не работали».
А вот что пишет Евгений о приключениях со справками о пребывании в зоне, которые не все, в том числе и он, сумели вовремя получить.
«Много лет спустя один крупный чиновник мне сказал: «Что вы хотите? За несколько дней пребывания в зоне обеспечить свое будущее? А где справки?» Я ему ответил: «Александру Матросову понадобилось три секунды, чтобы уйти в бессмертие.... Правда, у него, как и у меня, тоже нет справки...» Чиновник по привычке затопал ножками, но потом опомнился и замолчал».
А еще вот эти Женины строки. И их пишет суровый, бескомпромиссный человек, которого слабаком уж никак не назовешь. Но в этих строках он совсем иной:
«Я пишу эти строки и плачу. Плачу о тех, кого уже нет с нами, плачу о тех, кто еще остался, - искалеченных и униженных. Ведь сколько молодых людей стали импотентами! А сколько потом не выдержали обид и издевательств, спились, покончили с собой. Надеюсь, что Бог простит им этот страшный грех - самоубийство. Тем более, что в Библии Чернобыль предсказан пророком».
В этих словах - и товарищ по сражению со смертью, и доктор, и поэт с ранимой душой, и человек...
И непосредственно о том, чем ему приходилось там заниматься:
«Надо было работать быстро и четко. Важно было побыстрее вывезти людей из зоны повышенной радиации. Села, уже обнесенные колючей проволокой, охранялись военным патрулем на бронемашинах. В одном из таких сел у меня возникла проблема: молодая беременная женщина вместе с дочкой лет 6-7 отказывалась от эвакуации. И никакие мои доводы и уговоры не действовали. Она заявила мне, что никуда не уедет, пока не узнает, где сейчас находятся ее муж и сын. Как потом оказалось, они были эвакуированы разными экипажами и в разные места. Сведений никаких не было...»
И еще:
«Старики отказывались уезжать, они говорили: «Куда мы поедем? Кому мы нужны? Нам все равно подыхать. Дайте нам подохнуть дома». Другие старики также тайком, прячась от милиции и военного патруля, пробирались домой. Это было повсеместно, во всех селах, пробирались, чтобы накормить оставшихся коров, птиц, собак и кошек. Старики говорили: «А как же? Это же живые души! Как же их бросить?» Вот почему во многих селах, которые уже были отселены, оставались еще люди - беременные женщины, престарелые, больные».
А этот эпизод вообще невозможно читать спокойно. Оказывается, было и такое. Трудно поверить, но Евгений Дворянчиков этот случай не придумал. Такое вообще невозможно придумать. Даже фантасту.
«Уже не помню, из какого села, также окруженного колючей проволокой, пришлось вывозить парализованного старика, который несколько дней просидел в инвалидной коляске. Его бросили сын и невестка. Они уехали».
Бросил сын. Но доктор Дворянчиков бросить человека не мог. Он с товарищем погрузили старика в машину, отвезли в Киев, сдали на руки медикам.
Давайте дальше читать «Записки врача-чернобыльца». Где нам еще удастся узнать о таких эпизодах человеческой трагедии и человеческого мужества?
«...Нас остановил мужчина, который стоял на обочине пустынной трассы с женщиной и девочкой четырех лет. Мы остановились. Он сказал: «Я - врач, работаю в селе, несколько часов стоим уже на трассе». Он попросил меня: «Я останусь, а вы, пожалуйста, отвезите попутно в Киев мою жену и дочку». Я был непреклонен. Дело в том, что был дан приказ: никого по дороге не брать и не подвозить.
Вот сила приказа! Мы поехали дальше. Метров через 200-300 я подумал: «Господи, что же со мной случилось? Я - безотцовщина, выросший по законам улицы, - не выдавать, не предавать, не бросать, я - вдруг бросил человека на дороге. Бросил своего же коллегу с такой же дочкой, как и моя. Я - струсил! Сказалась сила безумного следования приказам. Заорал водителю: «Стой!» Мы сдали назад. Я извинился. Посадил в салон женщину с ребенком. Попрощался с коллегой. Успокоил его, как мог. Мы рванули в Киев.
...Все-таки я нарушил приказ и поступил вопреки... и правильно».
Таких эпизодов в те дни у Евгения было очень много. И каждый раз он приходил на помощь людям - старикам и старушкам, беременным, больным... Впрочем, он делал привычное дело, которым занимался много лет и до этого, – спасал людей. Он оставался доктором и там, в самых экстремальных обстоятельствах. Спасал других, не думая о себе. Так, как это делали многие из тех, кто принимал когда-то клятву Гиппократа, кто испытывал вакцины прежде всего на себе, переливал больным свою кровь, шел по бездорожью по проселочным дорогам на зов страждущего.
Ту «вакцину», которая зовется радиацией, он тоже испытал на себе в числе первых ликвидаторов. И симптомы ее воздействия мог бы, как медик, подробно описать. Не знаю, может, он уже и пишет об этом...
Но приведу еще одну выдержку из записок Евгения Дворянчикова:
«Меня часто спрашивают - кто с наивным любопытством, кто с иронией: «Теперь бы ты поехал туда, если бы?..» Сцепив зубы и глядя в глаза, я тихо отвечаю (я научился отвечать тихо): «Поехал бы!»
А закончу эту главу строками из еще одного стихотворения Евгения:
Чернобыль - запись на полях:
И мой, и твой, и общий крах.
И двигал мной не рубль, не страх,
Не думал я об орденах.
Как ты, тогда я в жизни той
Спасал людей - не звук пустой –
И горький пью судьбы настой,
Но не скажу: «Зачем? Постой!»